– Так это Гортланд организовал заговор? – удивился Гаррет.
– Если это так, то он безумец.
– Но его помешательство обошлось слишком дорого многим людям.
– Пока нет твердых доказательств и мотивов преступления.
– А я все еще сижу в Тауэре. Что слышно о детях?
Архиепископ навострил уши:
– О каких?
– О наследнике Вудбриджа и о моей законной супруге леди Сабине?
– Так ведь они утонули, ваша светлость.
– Где доказательства? Где мертвые тела?
– Дожди шли так долго. Они затруднили поиски, – заверил священник.
– Гораздо проще кромсать раскаленными щипцами человеческое тело…
Архиепископ пропустил это замечание Гаррета мимо ушей.
– Покуда я не получу доказательств, что овдовел, леди Сабина является моей законной супругой. Вы сами обвенчали нас, а король Карл почтил своим присутствием наше бракосочетание.
– Да, милорд. – Священник был вынужден согласиться. – Но ваш род нуждается в наследнике.
– Что вы говорите, ваше преосвященство! Я что – обязан зачать его прямо здесь, в Тауэре? И вы уже подыскали мне подходящую невесту? Вы намекаете на это?
Архиепископ отступил к двери. Он заранее предполагал, что знатный лорд сильно разгневается, а слуги Божьи, каким являлся он сам, всегда были трусливы. Чем больший пост в церковной иерархии они занимали, тем чаще их охватывала робость. При сердитом крике короля или герцога их штаны почему-то увлажнялись, а потом дурно пахли.
Прижавшись к двери, архиепископ Кентерберийский скороговоркой изложил то, что поручил ему сказать король:
– Вы свободны, милорд. От вас требуется только молчание. Ваш кузен Гортланд тоже будет молчать.
– Что будет с ним?
– Публичной казни не состоится… Он умрет тайно. Всем выгодно, чтобы печальное происшествие как можно скорее было забыто.
– Вы назвали эту резню печальным происшествием? – вскинулся Гаррет.
– А как иначе его назвать?
Гаррет, герцог Бальморо, выпрямился во весь рост.
– Я хочу, чтобы кузен Блексорн публично признался в том, что опозорил нашу семью. Я хочу, чтобы тела моей жены и ее брата были найдены и похоронены по-христиански.
– Король не в силах выполнить ваши требования, – покачал головой архиепископ.
– Гортланд должен знать подробности преступления. Я хочу говорить с ним.
– Ваше свидание с Гортландом нежелательно. Его Величество велит вам покинуть Лондон немедленно, не привлекая к себе внимания.
Гаррет окинул взглядом место своего заточения.
– Я с удовольствием покину столицу, тем более что, сидя здесь, я не успел как следует познакомиться с нею.
– Вы обижены. Я понимаю ваши чувства.
– Могу я увидеть короля, ваше преосвященство?
– Боюсь, что нет, – архиепископ торопился закончить этот неприятный разговор и покинуть мрачную темницу.
– Ему стыдно взглянуть мне в глаза?
– О короле так не говорят.
– Где моя мать? Или наша встреча с ней тоже неугодна королю?
– Ни в коем случае. Я провожу вас к ней. Лодка на Темзе ждет вас обоих. – Архиепископ настойчиво подтолкнул герцога к выходу.
– Наверняка я не скоро вновь увижу Лондон?
– Это пойдет вам только на пользу. Лондон не очень красивый город, и в нем полным-полно ваших недоброжелателей.
– Но все-таки есть один друг. Это вы, архиепископ. Я благодарен вам, что вы уберегли меня от неосторожных поступков.
– Благослови вас Господь, – произнес священник.
Впервые в жизни Сабина плыла по морю. Меловые утесы Дувра постепенно удалялись, голубая дымка заволакивала их. Это было расставание со всем, что когда-то было ей дорого. Спутники Сабины и даже Ричард, видя ее состояние, не решались подступиться к ней. Обряд прощания с родиной был для всех священным.
Когда земля ненадолго исчезла из виду, Мари набралась духу нарушить одиночество девочки. Она завела разговор на деловую тему:
– Мой Жак может рассмешить публику, может заставить ее зарыдать, но он так одинок…
– Я не понимаю, что вы имеете в виду, мадам.
– Я говорю об одиночестве на сцене. Театр не существует без общения. Можно произносить какие угодно вдохновенные монологи или фиглярствовать, но все равно это не настоящее представление. Он сам так страдает от того, что не может раскрыть в полную силу свой талант. На английских лужайках мы только зарабатывали деньги… Во Франции все будет по-другому.
– Я вам буду не нужна во Франции? – с испугом спросила Сабина.
– Я этого не говорю, но если ты хочешь выступать на сцене, тебе многому нужно научиться. Актрисе надо поставить голос, громкий и звучный, и манеры, и жестикуляцию.
– Я с радостью буду брать у вас уроки. И у тебя, Мари, и у Жака. Но только, я думаю, что мы долго не задержимся в труппе. Я хочу разыскать своего дядюшку и надеюсь, что он примет нас с Ричардом в свою семью.
Мари нежно обняла ее за плечи:
– Наверное, так и случится. Но ведь даже просто обменяться письмами… Это займет ужасно много времени. Жак задумал устроить представление прямо в Кале завтра поутру. Оба добряка мэра – Дувра и Кале – уже договорились об этом. Разве не чудно?
– Конечно! – Сердце Сабины чуть не выпрыгнуло из груди от счастья.
– Я предлагаю тебе стать членом нашей труппы, – торжественно возвестила Мари.
– Опять в ролях юношей? – упавшим голосом спросила Сабина.
– Нет! На нашей родине ты будешь играть роли юных героинь.
– А если кто узнает во мне прежнего мальчишку?
– Он только восхитится твоим талантом перевоплощения.
Мари поспешила сообщить Жаку о согласии Сабины принять участие в спектакле в Кале. Сабина смотрела ей вслед и радовалась, что хоть чем-то может отплатить этим людям за их доброту.
Ричард слышал ее разговор с Мари.
– Сабина, зачем ты соглашалась играть мальчиков, когда ты – девочка? – спросил он.
– Так было надо.
– А теперь ты боишься играть девочек? Ты ведь девочка на самом деле? – Ричард находился в том возрасте, когда с его языка один вопрос слетал за другим.
– Нам еще долго предстоит быть не теми, кто мы есть. Тебе, например, лучше говорить по-французски и забыть на время английский язык.
– Но ведь мы англичане!
– Но мы сыграем в такую игру, как будто мы французы. Как в театре. Разве это не интересно? Главное, чтобы другие не догадались раньше времени.
– Мы будем дурачить им головы?
– Не совсем так. Мы будем разыгрывать спектакль – и не только на сцене. У тебя будет своя роль – маленького французского мальчика. Мы даже сменим свои имена. Как ты хочешь, чтобы я называла тебя?
– Я не хочу менять имя, – насупился малыш. – Лучше я тогда не буду играть в театр.
